Все понимают, что заседание суда от 1 февраля 2019 года по делу экс-главы Нижнего Новгорода Олега Сорокина и бывших милиционеров Евгения Воронина и Романа Маркеева сделали закрытым от журналистов и слушателей для того, чтобы общество напрямую не услышало из уст генерал-майора МВД, ныне руководителя Росфинмониторинга по ПФО Виктора Цыганова слова о невиновности подсудимых.

После решения судьи Екатерины Кислиденко об удовлетворении ходатайства обвинения о закрытом допросе Виктора Цыганова и еще трех бывших и нынешних сотрудников МВД, суд нанес непоправимый удар по своей репутации. Сначала судья Кислиденко заявила о том, что она приняла решение об отсутствии секретных документов в уголовном деле, а потом она говорит о том, что могут возникнуть при допросе сотрудников материалы для служебного пользования по рассекречиванию документов, а также сведения, относимые к их профессиональной деятельности, которые охраняются государством. Эти доводы абсолютно не убедительны и противоречивы. Адвокаты подсудимых потом рассказали журналистам, что генерал-майор Цыганов отказался отвечать на ряд вопросов, сославшись на неразглашение гостайны. Ясно, что Цыганов и другие сотрудники имели возможность не отвечать на вопросы, что они и сделали. Зачем же тогда сделали закрытое заседание? Достаточно было предупредить свидетелей об их не столько праве, сколько обязанности не разглашать секреты проведения оперативно-розыскной деятельности. Цель была в другом. Чтобы народ не услышал слова Виктора Цыганова: он не видит нарушений в действиях бывших милиционеров и не понимает, за что их судят. О гражданском лице Сорокине после этого и говорить нечего.

Время анонимных судебных решений прошло. Вроде шаблонов “суд вынес приговор”, “нижегородский районный суд приговорил”. Сейчас приходит время такой правовой грамотности граждан, что у каждого приговора есть ФИО судьи. Да, не многие сейчас помнят фамилию судьи, которая принимала решение по делу братьев Дикиных. Но в анналах судебной истории можно найти информацию, что приговор вынесла судья Нина Чинякова. Многие проводят аналогии между тем, что происходила в зале областного суда в 2005 году и в том же здании, в нижегородском районном суде сейчас. При всех параллелях, у Чиняковой не было такой коллизии, как у Кислиденко: секретов в деле нет, но заседание сделать закрытым, так как может прозвучать информация ДСП. Думаю, что фамилия председательствующей по делу Сорокина – Воронина – Маркеева теперь будет ассоциироваться не только с приговором, каким бы он ни был, но и с тем, что она “что-то накрутила” с секретностью материалов в уголовном деле.

Если судья считает, что для нее понятная оценка некоего политического руководства или судебного начальства важнее, чем вроде бы аморфная до поры до времени оценка общества, то это глубокое заблуждение. Фамилия судьи Кислиденко со временем вполне может стать нарицательной, и ее может ждать фиаско. Давайте, все будем думать не только локально, но и глобально, так сказать, о вечном.

Несколько реплик по поводу закрытого заседания суда от 1 февраля. В параллель с процессом Сорокина – Воронина – Маркеева через стенку идет процесс экс-милиционера Уразалина. Там в качестве свидетелей по делу допрашиваются тоже бывшие и нынешние сотрудники. Но там открытый процесс. Никому в голову не приходит закрыть судебный процесс от СМИ и слушателей под надуманными предлогами мутной “служебной тайны” и безопасности свидетелей-сотрудников. Далее. Все мы помним допрос в закрытом режиме всемогущего руководителя Роснефти Игоря Сечина в апелляционной инстанции по делу экс-министра экономики Улюкаева. Это означало для общества только то, что суд прогнули под Роснефть, а значит, судят Улюкаева не за взятку, а за то, что он “поднял хвост” на могущественную госкорпорацию. Все остальное вторично. Понятно теперь обществу со всей очевидностью, что и Сорокин виноват не в “похищении” Александра Новоселова, а в чем-то другом и перед другими людьми, на самом деле.

Теперь по вещам процессуальным. Сейчас стало абсолютно понятным, почему судья Кислиденко приняла решения против официальной аудиозаписи судебного процесса, почему она приняла решение о едином протоколе процесса, а не протоколе каждого заседания. Все это звенья одной цепи с закрытием заседания от 1 февраля. От общества хотят утаить все, что найдет нужным так называемое государство. Это свидетельствует о спланированном заранее сговоре суда и прокуратуры в деле сокрытия всего неудобного, всего того, чего не надо знать обществу.

В части процессуальной имеет место нарушение прав подсудимых и их адвокатов на защиту после заседания от 1 февраля. Как подсудимым и их адвокатам ссылаться в прениях на свидетельские показания тех, кто давал показания в закрытом режиме? Не будут ли они прерываться судьей под предлогом закрытости этой информации для СМИ и слушателей, под предлогом разглашения “служебной тайны”? Может быть, и прения сторон тогда объявят закрытыми для публики? Вообще, более чем странно, когда суд стал открытым только для оглашения позиции потерпевшего, а все остальное, кроме второстепенного, закрывается от общества. Мне вообще непонятно, как защищаться в данной ситуации подсудимым? Они в данной подсудности не могут ссылаться на документы и материалы для служебного пользования под страхом уголовного преследования за это. Это напрямую подтверждается закрытием показаний Цыганова для СМИ и слушателей.

Есть такая формула самодура-начальника в отношении подчиненных: “Если вы хотите со мной разговаривать, вы должны молчать”. Так и в отношении Сорокина – Воронина – Маркеева. Если вы хотите защищаться, то молчите, а если вам или кому-то есть, что сказать о вашей невиновности, то суд закроет эти заседания под любым предлогом, например, для защиты свидетелей.