29 июля в суде по уголовному делу политика Александра Бочкарева и политтехнолога Сергея Воронова начались судебные прения. Обвинитель предложил Воронову срок наказания 6 лет общего режима. При этом, максимальное наказание по ч. 4 ст 159 УК РФ – 10 лет изоляции от общества. Словом, гуманно, если бы было за что.

Обвинитель Шаров считается одним из самых опытных и знающих работников областной прокуратуры в данной сфере. Подсудимые обычно считают, что им не повезло, когда позицию обвинения защищает Шаров. В частности, я хорошо помню, что Владимир Привалов по уголовному делу о продаже акций ОАО “ТЭК-НН” считал его очень неудобным оппонентом. Тем не менее, наблюдая второй раз работу обвинителя Шарова, у меня сформировалось вот такое мнение. Достигнув определенного высокого уровня в своей области, он решил, что в состоянии действовать, что называется, “на территории противника”. В деле Привалова он посчитал, что разбирается в сфере купли-продажи ценных бумаг, их оценке. Тогда судья вместо реального срока наказания дал Привалову условный срок, посчитав, что рынок акций намного лучше понимают подсудимые, а не обвинитель. В деле Воронова он оппонировал подсудимому не только и даже не столько как юрист, сколько как политтехнолог. Тут, с моей точки зрения, аналогичная ситуация. Обвинитель оказался не состоятелен в своих политтехнологических познаниях. И, отсюда, не убедителен в целом, в своей обвинительной речи. Это общий вывод.

Что касается частностей, на мой взгляд, обвинитель, отсутствуя во время судебного следствия по объективным причинам, попытался показать, что он хорошо знает его материалы. Это первое.
Второе. Он решил своими словами пересказать то, что было в обвинительном заключении. Демонстрируя гибкость подхода. А на самом деле, не отклоняясь от сути выводов следствия ни на йоту. Обычно прокурор, что называется, “готовит рыбу” для судебного приговора, тщательно выбирая из свидетельских показаний только то, что укладывается в прокрустово ложе обвинения. В данном случае, Шаров не помог судье. Предоставив ей выполнение всей черновой работы от А до Я. Видимо, считая, что у него для этого есть уважительная причина.

Зато он очень активно опровергал показания тех, кто свидетельствовал в пользу подсудимых. В особенности досталось свидетелю Татьяне Гриневич. Обвинитель в ее адрес был на удивление эмоционален. Он называл Бочкарева и Воронова покровителями Гриневич. Ее показания он охарактеризовал как ложные. При этом ссылался на то, что Гриневич дала ложные показания и по другому делу об избиении Бочкарева в августе 2015 года во время выборной кампании. Мол, а раз так, то всем ее показаниям доверия теперь нет. Она навечно лжесвидетель всегда и всюду? А вот Шаров по делу Привалова предложил наказание, с которым не согласился суд. Считать ли после этого все предложения по наказанию от него заведомо неправильными? Далее, Шаров объявил Татьяну Гриневич родственницей Воронова. На самом деле, он является крестным отцом ребенка Гриневич. В Семейном Кодексе нет положений о том, что крестный является родственником, и юристу это полагалось бы знать. Но думаю, что право тут не имело для обвинителя никакого значения, он вошел в эмоциональный раж. Наконец, Шаров сослался на то, что Гриневич во время следствия не желала давать показаний. На самом деле, Бочкарев ходатайствовал о ее дополнительном допросе, но следователь отказал. Казалось, что обвинение вот-вот объявит о намерении привлечь Татьяну Гриневич за дачу заведомо ложных показаний, но, кажется, пронесло.

Я уже упоминал о том, что Шаров решил потягаться с Вороновым на политтехнологической площадке. И тут тоже используются эмоции. Например, говоря об агитации за Дмитрия Дзепу, он заявил, что о нем была сделана только одна “ничтожная статейка в газете”. Он посчитал сколько средств официально прошло через счет Нижегородского отделения партии “Справедливая Россия” в выборную кампанию 2015 года и заявил: “Невозможно представить, что средства Дзепы должны были составить треть от их величины”. Обвинитель не имеет права что-то представлять или предполагать, он просто должен оперировать фактами. Шаров очень странно заявил о последовательности позиции Дзепы. Он был действительно последователен в попытках получения денег с Бочкарева, но он не был последователен в своих показаниях и оценках. Он их как раз менял. Чем ставил сначала следствие, а потом и прокуратуру в сложное положение. В итоге, сам Шаров, на мой взгляд, попал в логическую ловушку. Он дважды заявил, что Дзепа “покупал мандат”.

Дзепа четко осознавал все риски такой купли-продажи, не доверял Бочкареву и Воронову – иначе бы зачем вести тайные записи переговоров. Он знал, что закон о выборах не предполагает возвращения средств в случае поражения на выборах, такой возврат противоречит здравому смыслу. Слова Дзепы “Я не спонсор партии”, которые обвинение считает ключевыми, означают, что ему было без разницы, куда станут использованы его деньги. По сути, логика у потерпевшего такая: “Берите деньги себе, но если я не получу мандат, то сами и верните”. Дзепа был не против заплатить, а даже за. Для него это была бизнес-операция. Он об этом говорит четко. Мол, вы хотите, чтобы я заплатил? Хорошо, я плачу, но если вы не поставите “товар”, возвращаете оплату. Он как бизнесмен считал, что его Бочкарев сделает депутатом, лишь бы не возвращать деньги. А если откажется возвращать, то придется прижать тайными записями. Причем, Дзепа считал, это очевидно из записей переговоров, что должен ему только Бочкарев, а вовсе не Воронов. На Воронова он обиделся только за то, что тот отрицал получение денег. Все просто, как дважды два. Вместо этого обвинение накручивает какую-то чушь про “безвыходное положение” потерпевшего”. У него и деньги-то были заранее припасены для оплаты мандата, как я понял.

Итак, обвинение внутренне противоречиво, оно не соответствует действительности и противоречит фактам и показаниям потерпевшего Дзепы, подсудимых и свидетелей. В рамках предъявленного обвинения Воронов не виновен.

Из мухи раздули слона изначально. В операции по задержанию Бочкарева участвовало под сотню человек. В его квартиру пришли люди с “болгаркой”, в сферах и бронежилетах, в то же время начались обыски в других жилых помещениях, в офисе партии, в офисах “Саюса”. На все это потрачены огромные государственные деньги. В ходе судебного следствия умер Александр Бочкарев. И что в итоге? 30-минутная обвинительная речь прокурора, в которой, как я полагаю, все мимо реальности, а также личные политтехнологические оценки обвинителя. Потерпевший не пришел. Представитель потерпевшего фактически не выступал, лишь немотивированно и безосновательно попросил для Воронова 8 лет лишения свободы. Гора родила мышь. Четко артикулируются лишь сроки наказания, все остальное – ни о чем. Как так можно?